Статья не полностью. Я намеренно вырезал те части, которые не несут важной инфы. Оставлю ссылку внизу на полную статью.

Автор – Эндорю Скалл (Andrew Scull), выдающийся Профессор Социологии и Научных Исследований Университета Калифорнии в Сан-Диего. Отрывки из книги «Сумасшедший дом», опубликованной Йельским Университетом в 2005г.


11 января 1921г. в 4:30 пополудни, Генри Алоизиус Коттон, директор Государственного госпиталя Нью-Джерси, поднялся чтобы держать речь перед заполненной аудиторией в Принстонском Университете. \...\

Разумеется, Генри Коттон имел блестящее резюме, по крайней мере по стандартам его поля деятельности. Выбор его на должность главы первой психиатрической клиники Нью-Джерси в возрасте чуть больше 30 лет отмечал его как одного из самых многообещающих психиатров его времени. \...\

Ортодоксальная позиция, принятая большинством психиатров его времени, была не для Коттона: вера в то, что большинство душевных болезней имеют корни в наследственности, в биологических дефектах, отмечая страдающих от таких болезней как вырождающихся представителей человечества. Не верил он также в недавно модную идею, представленную Фрейдом и его последователями, что душевные болезни имеют корни в детских травмах, столкновении бессознательных сил, и патологиях психики. Там, по мнению Коттона, лежал путь к шарлатанству и псевдо-науке. Одновременно, он сказал, он открыл простую терапию, которая росла прямо из его открытий причин, ту, которая обещала излечить до 85% случаев психозов, и даже, если применять её превентивно, уничтожить психические болезни все вместе.

Разгадка, сказал Коттон, в бактериях. Бактериях и гное. В течение многих лет медицинские мужи отбрасывали следствия работы таких ученых как Луи Пастер и Роберт Кох и предупреждения об угрозе гноя в практике хирургии, исходившие от последователя антисептики в хирургии, Джозефа Листера. Но на заре ХХ века широко распространяемое учение о «бактериях» сметало всё на всоем пути. Медицина приняла лабораторию как источник культурного авторитета. Бактериологические модели болезней пожинали плоды в понимании этиологии и, в более ограниченной степени, в терапии. Результатом было то, что терапевты и хирурги, надевая мантию новой науки, обнаружили, что их престиж и перспективы грандиозны. В то же время, оставались болезни и расстройства, которые не подчинались новой парадигме, и, к сожалению, за пределами досягаемости современной терапии: ревматизм и артрит, например, атеросклероз и нефрит.

Во втором десятилетии ХХ века, большое количество врачей начало принимать идею, что эти состояния тоже были проявлениями болезнетворного влияния бактерий. Люди, выдвигавшие эту гипотезу, были кем угодно, только не маргиналами, и включали в себя декана медиуинской гколв Университета Чикаго, выдающихся практикующих врачей в таких главных центрах современной научной медицины, как Клиника Майо в Минесоте и медицинская школа Джонса Хопкинса в Балтиморе. Их убеждение было в том, что целый ряд до настоящего времени мистических и неизлечимых болезней на самом деле происходил из чего-то, называемого «локальным сепсисом». Хронические, вялотекушие инфекции, незаметно протекающие в потаённых уголках тела, выбрасывали яд – мощные токсины, которые, по мере распространения в кровотоке и лимфе, производили патологическое воздействие на расстоянии, и, таким образом, являлись причиной целого ряда тяжелых и загадочных заболеваний.

Коттон, создаётся впечатление, столкнулся в этими идеями примерно в 1915г. Он был едва ли не единственным психиатром, интересовавшимся применением этих идей в психиатрии, но он был, определённо, самым энергичным и целеустремлённым в достижении их на практике. Он немедленно организовал доставку оборудования для анализов крови, рентген-аппаратов. микроскопов и пробирок в Трентон, вместе с отрядом консультантов для помощи в локализации и уничтожении источника воспаления. \...\

Депрессии, мании, галлюцинации, все проявления душевных расстройств были, как он сказал слушателям, только поверхностным проявлением нарушения жизнедеятельности довольно известной инфекционной природы. Тем более удивительно, что по мере того как один источник инфекции был отслежен и уничтожен, возвращение душевного равновесия было гарантировано. И в эпоху, которая не обладала пенициллином и другими антибиотиками, процесс уничтожения требовал обращения к «хирургической бактериологии» - проще говоря, удаляя корни проблемы.

В 1916г Коттон начал штурмовать и удалять наиболее очевидные места расположения инфекции, зубы: невыдернутые и поврежденные зубы; зубы с инфицированными корнями и очагами воспаления, разрушенные или кариозные зубы, на первый взгряд здоровые зубы с перидонтитом, с плохими пломбами, склеротичные (?), зубы с коронками. Когда многие их его пациентов упрямо отказывались выздоравливать, это его не отпугивало, и он удваивал свои усилия чтобы найти скрытый очаг инфекции, который, он уверен, там был. К миндалинам и синусам вскоре были присоединены селезенка и желудок, кишечник и шейки по мере того как он безжалостно преследовал свою цель полного очищения тела пациента. Результат, как он информировал свою восхищенную принстонскую публику, был в самой малости от ошеломительного. В своей финальной лекции он делал обзор истории за историей пациентов, казалось, обреченных на пожизненный умственный мрак, кто, избавившись от своих инфицированных зубов, миндалин, желудков или кишечников, продемонстрировал практически чудесное выздоровление \...\

Когда Нью Йорк Таймс проверила опубликованую версию принстонских лекций Коттона в июне 1922г, рецензент Томас Квинн Бисли не имел никаких сомнений в их значимости: «В Государствнном Госпитале в Трентоне, под блестящим руководством директора, Доктора Генри Коттона, находится в стадии приготовления наиболее деятельное и основательное научное исследование, которое еще не охватило весь спектр душевных и нервных болезней.» По всей стране, кое-кто дал волю отчаянию по мере того душевные заболевания росли такими темпами, как в 4 раза среди населения, заметила Таймс. Но, спасибо Коттону, есть надежда, большая надежда на будущее.

Страстно желающие освобождения от демонов, которые мучили их (или их близких) и ослеплённые авторитетными отчётами, идущими из Трентона о выдающемся прорыве, связанном с бактериологической моделью сумасшествия, пациенты и их семьи стремились срочно принять чудесное исцеление. Толпы мужчин и женщин съезжались в Трентон, их число, необычайно превышающее количество затворников в госпитале штата, где их желание платить по наивысшему тарифу за внимание Коттона и его консультантов, превратило их в высоко ценимый товар. По всей стране психиатры докладывали, что они осаждены жаждущими нового чудесного лечения. Обезумевшие семьи домогались, чтобы их зубы, миндалины и кишки были обысканы на предмет источника бактерий, провоцирующих галлюцинации и мании, бред и бессвязные речи, скорбь и депрессии. До сих пор безумие казалось безнадёжным состоянием, источником позора и бесчестья. Если современная биологическая наука открыла, что это было всего лишь очередным физическим недостатком, не более чем эффектом бактериального отравления мозга, освобождение могло быть близким.

История Маргарет Фишер, одной из первых частных пациенток, переведенных в Трентон, иллюстирует пыл, с которым высокообразованные люди со связями добивались, чтобы пролечиться магическим методом Коттона, и привлекали для этого всех родственников и знакомых, чтобы получить всё возможное лечение. Маргарет была дочерью Ирвинга Фишера, профессов Йельского университета, который считался не менее значимой фигурой, чем Джозеф Шампитер, «величайшийи экономист, которого видела Америка». Ирвинг Фишер был уверенным в себе, не обладающий чувством юмора, и властным человеком, который заработал и потерял состяние, превышающее 10 миллионов долларов (намного больше, чем 40 миллионов в сегодняшних деньгах), пользовался доступом в высшие круги американского общества, и принимал участие во множестве мероприятий для блага общества, включая Сухой Закон, евгенике, реформе питания, и увеличении продолжительности жизни.

Используя тесные связи с Джоном Харли Келлоггом, патриархом очень модного санатория в Мичигане (и основателем империи готовых завтраков), Фишер начал в начале 1900-х гг вывозить свою жену и семью на лечение. Гидротерапия, упражнения, вегетарианская диета, пристальное внимание работе кишечника – все эти важные элементы режима Келлогга стали частью обычного образа жизни семьи Фишера. Как послушная дочь, Маргарет приняла такую «здоровую практику» по настоянию отца.

Все ещё живя дома когда ей исполнилось 20 лет и прислуживая как бесплатная секретарша своему отцу, Маргарет, казалось, начала испытывать медленное ухудшение умственной деятельности в районе 1916г. Изменения были сначала незаметными, приступы её симптомов коварными и их легко было упустить или дать рациональное объяснение. Только оглядываясь назад её родители стали расматривать их как знаки её назревающей патологии.

27 апреля 1918г. Маргарет была помолвлена. Её родители были довольны, а её отец, проверив родословную молодого человека через одного своего старого друга, торопил её выйти замуж как можно скорее. Но такие перспективы лишали её душевного равновесия. В течение нескольких дней, как заметил Коттон в последней из своих Вануксеймовских лекций (хотя и без упоминания Маргарет по имени), она начала лепетать «странные вещи о предзнаменовании и боялась, что её жених не вернётся (с войны). Она вскоре начала вести беспорядочные разговоры и «Боге, Христе, бессмертии» и реагировала на звуковые галлюцинации. Её поведение было очень специфиеским по ряду признаков. Её состояние постепенно ухудшалось, и 1 июня она была отправлена в частный госпиталь.» \...\

Её психиатр вскоре отчаялся от осмотров. Замечая «острое изменение личности пациентки, проявляемое в изменении мышления, странном поведении и дисгармонии между поведением и содержанием мыслей», они пришли к выводу, как точно заметил Коттон, что её психоз «кажется более тесно связанным с шизофреническим расстройством, чем с истощяющим или маниакально-депрессивным расстройством». Это были важные дагностические различия, т.к. шизофрения в эти времена считалась практически неизлечимым состоянием. Несомненно, Фишеры были проинформированы, что «выздоровление представляется невозможным». Реакция Ирвинга Фишера была незамедлительной: он распорядился выпустить Маргарет из клиники Блумингдейла 29 марта 1919г, и в тот же день она тайно вывезена из штата и как частный пациент помещена в Государственный Госпиталь в Трентоне.
\...\

Неврологически, докладывал Коттон, Маргарет Фишер выглядела нормальной. Но были угрожающие симптомы «заметной задержки фекальных масс в кишечнике с явным увеличением кишечника в этом месте». Чтобы удостовериться, «из-за её сопротивления рентгенологическое исследование пищеварительного тракта не могло быть выполнено», но Коттон был убежден, что источник существенной части её проблем был выявлен. Заходя дальше, он нашёл признаки, что у неё была эрозия шейки матки. Серьезно подозреваемыми также были два неудалённых коренных зуба, на удалении которых немедленно настаивал Коттон. Следующим он спросил разрешения Фишеров на выполнение «исследовательской лапоротомии (хирургическая операция по вскрытию брюшной полости для исследования внутренних органов) на основании внешнего осмотра и факта долго продолжающегося запора».

Ирвинг Фишер и его жена, очевидно, страстно желали принять такую физическую причину расстройства своей дочери. Данное объяснение было в тесном согласии с их собственными убеждениями о здоровье, и давало намного более оптимистический прогноз, чем им дал врач в клинике Блумингдейла. Тем не менее они сомневались давать ли одобрение на такое радикальное лечение, как операция на кишечнике Маргарет, заявляя, что они «предпочитают подождать пока другие меры типа вакцин или сывороток будут испробованы». В августе, тем не менее, они дали согласие на удаление части шейки матки Маргарет после того, как им сказали, что там присутствуют «чисто кишечные бактерии». Операция была произведена ассистентом Коттона, доктором Робертом Стоуном 15 августа 1919г, и на следующий день Фишер и Коттон сели в поезд на Баттл Крик, чтобы проконсультироваться в Келлоггом что делать дальше. Воспользовавшись возможностью провести время вместе, Коттон сделал всё, чтобы рассеять сомнения Фишера о дальнейшей операции с его дочерью. Фишер написал своей жене: «Доктор К. не думает, что М. будет испытывать какую-то боль. Матка, как и кишечник, и другие внутренние органы, имеет мало нервных окончаний». Фигер напомнил своей жене, что Коттон считал, что кишечник был еще одним источником инфекции, который нуждался во внимании.

Тем не менее родители Маргарет всё ещё сомневались. Когда они вернулись, Коттон констатировал, что «семья предпочитает ждать. Потому в сентябре следующий курс антистрептококковой (!) терапии был дан». Он снова убеждал в необходимости операции на кишечнике. Снова Фишер колебался: «Что до операции М», - писал он своей жене в октябре, «мы обговорим это с доктором К. и друг с другом». И затем обстоятельства сложились так, что они уже не принимали решения.

Возможно, кризис был ятрогенным (спровоцированным по неосторожности врача) – результатом был провал в попытках убить стрептококки перед тем, как на самом деле занести их в её бедное тело. В любом случае, в конце ноября у Маргарет появились симптомы воспаления легких, и глубокий абсцесс распространился по ребрам левой половины тела – абсцесс, который, после пункции и анализа, Коттон констатировал как «спровоцированный чистыми стрептококками, той же разновидностью, которая была найдена в зубах и желудке. Состояние пациентки не улучшалось, и температура продолжала оставаться высокой. Она быстро теряла силы, и умерла 7 ноября 1919г.»


Несмотря на смерть Маргарет, Коттон считал, что её случай продемонстрировал септическое происхождение психоза. Фишер, хотя и опустошённый результатом, продолжал верить в теории Коттона, и настаивал, что в болезни его дочери была вещественная причина. «Даже спустя годы», как пишет один из биографов Фишера, Роберт Лоринг Аллен, «он писал своему другу Уиллу Элиоту, что некоторые формы токсикоза служат причиной нервных срывов» \...\
Легионы других обеспеченных американцев прошли по его следам, настолько огромные, что число частных пациентов, приезжавших в Трентон, чтобы получить лечение, начало превосходить вместительность Государственного Госпиталя в Трентоне. По мере того, как их ряды возрастали, Генри Коттон воспользовался возможностью открыть частный госпиталь в Трентоне, учреждение, в которое основная масса этих хорошо платящих пациентов была с этих пор направлена на лечение.

Заявляемые способы лечения были, конечно, иллюзорными. Тем не менее Коттон продолжал преследовать местные воспаления со свирепой решительностью в течение более 12 лет после его принстонской лекции. Никто из его профессиональных собратьев не сделал и слабой попытки остановить его, несмотря на то, что в более поздних публикациях, он признал, что полостной хирургии сопутствовала 30-процентная смертность (на самом деле, последующее детальное исследование записей госпиталя показало, что смертность была около 45%). Когда боссу Коттона, Адольфу Мейеру представили дотошный отчёт от отважной женщины-коллеги, которую он послал чтобы оценить работу – отчёт, который показал, что подход, принятый в Трентоне бесполезен и даже очень вреден – он скрыл полученные сведения и позволил бойне продолжаться. К тому времени, как Коттона сразил инфаркт в 1933г в его частном клубе в Трентоне, сотни пациентов умерли и ещё тысячи были искалечены. Хотя полостные операции с его смертью прекратили проводить, другие техники Коттона продолжали использовать еще три десятилетия, т.к. череда его протеже сменяла друг друга на посту директора госпиталя в Трентоне. В число его жертв, к сожалению, вошли даже его собственные сыновья, Генри-младший (в возрасте 30 лет) и Адольф (в возрасте 31 года), потерявшие свои зубы в профилактических мероприятиях до зачисления в университет Принстона. Оба позднее покончили с собой.